если в памяти взвесить убытки
всех событий покуда свежа
вдруг допрешь что ни разу улыбки
не заметил на морде ежа
а очкастая личность енота
даже тени ее лишена
лишь тревога в глазах и забота
очевидна на морде одна
как серьезны скажу вопрошая
все животные здесь кроме нас
то нахмурится мышь небольшая
то осел загрустит коренаст
обитаемый ими и нами
мир раскидист для всех и тенист
здесь хихикнет хирург временами
и партийный заржет активист
человеческой жизни уроки
недостаточно освещены
отчего мы смеемся уроды
и огромные носим штаны
гложет чувство что даже нечестно
по житейским пускаться волнам
где животным такое известно
в чем они не признаются нам
перед зеркалом как телекомик
подопрешь себе с горя бока
и до свинского визга до колик
все смеешься с себя дурака
я тоже про это кстати часто думаю, ну что животные не улыбаются.
то осел загрустит коренаст...
:)
я вот думаю
Бахтин, Аверинцев
А вот дальше, где про смех начинается, чувствуется некоторая, ну пусть ироничная, но самокритика. Так и кажется, люди смеются, значит хуже зверей. Хотя в последней строфе некоторый сбой с этой линии, поскольку сравнение со свиньей, а она же, как очень верно заметил alfons_koldobin – хорошая.
Вспомнила статью Бахтина о «смеховой культуре» и статью Аверинцева «Бахтин, смех, христианская культура».
Там есть место одно очень подходящее для данного обсуждение, приведу его Вам:
«В поэме католического писателя Честертона «Белый конь» такой смех представлен как инициация, по-настоящему вводящая христианского короля в его права, как мистерия благодати, непостижимая для посюстороннего мира природы и сказки: «И звери земли, и птицы небесные с дикой серьезностью дивились чуду, более странному, чем любой сильф или эльф,— человеку, смеющемуся над собой».
Наиболее благородные виды смеха над другим также до известной степени позволительно интерпретировать как смех над собой; смех вольнолюбца над тираном — это смех прежде всего над собственным страхом перед тираном; вообще смех слабейшего над угрозой со стороны сильнейшего— это смех прежде всего над собственной слабостью, как смех над ложным авторитетом — смех над собственной замороченностью, способностью к замороченности,— и так далее.
Смех, сопряженный с освобождением от условностей, которые в терминах античной или томистско-лигуорианской казуистики относятся к области нравственно-безразличного, в тех же терминах приходится признать безразличным. И чтобы отделаться от трюизмов, допускающих только интонацию «агеласта», поскорее минуем середину спектра и назовем его противоположный конец — смех цинический, смех хамский, в акте которого смеющийся отделывается от стыда, от жалости, от совести.»
Статья крайне интересная, и там еще все обсуждается вопрос, почему Иисус никогда не смеялся. Упоминания об этом нет. Апостол Павел вполне иногда ироничен бывает, можно представить, что он улыбнулся, а Иисус никогда.
Там Аверинцев так пишет:
«…предание, согласно которому Христос никогда не смеялся, с точки зрения философии смеха представляется достаточно логичным и убедительным. В точке абсолютной свободы смех невозможен, ибо излишен.»
Как всегда, благодарю за стихи, особенно за первые три строфы.
Re: Бахтин, Аверинцев
Насчет того, что Иисус никогда не смеялся - верно, но я ему это в заслугу не ставлю, просто он не считал себя одним из нас. Что касается Павла, то у него скорее сарказм, а это не самый симпатичный вид смеха.